Особенно значителен подвиг ленинградского духовенства. Богослужения в соборах и кладбищенских церквях в осажденном городе совершались каждый день, под артобстрелами и бомбежками, но почти никогда ни священнослужители, ни верующие не уходили в бомбоубежища. От снарядов и бомб пострадали многие храмы Ленинграда – Никольский и Князь-Владимирский соборы, здание бывшей Духовной Академии, где тогда размещался госпиталь. Даже отдаленная Коломяжская церковь святого Димитрия Солунского подверглась бомбардировке.
Но страшнее бомб были холод и голод. Первая военная зима отличалась лютыми морозами. Один из прихожан Князь-Владимирского собора позднее вспоминал о декабре 1941 года: «…температура упала до нуля. Певчие пели в пальто с поднятыми воротниками, закутанные в платки, в валенки, а мужчины даже в скуфьях. Так же стояли и молились прихожане. Вопреки опасениям, посещаемость собора нисколько не упала, а возросла. Служба у нас шла без сокращений и поспешности, много было причастников и исповедников, целые горы записок о здравии и за упокой, нескончаемые общие молебны и панихиды».
На начало войны, общее количество штатных православных священнослужителей в Ленинграде не превышало 25 человек, кроме того, было около 30 приписных, заштатных и катакомбных священников. Каждый третий из них умрет во время блокады. От голода к весне 1942 года из 6 клириков Преображенского собора в живых осталось лишь 2. И, тем не менее, оставшиеся в живых священники, в основном, пожилого возраста, несмотря на голод и холод, продолжали служить.
Из воспоминаний отца Виктора (Ерошенко), настоятеля храма Успения Пресвятой Богородицы на Малой Охте: «Каждый день священники блокадного Ленинграда совершали богослужения. Утром в 8 часов, а вечером в 16. Всe было подгадано, чтобы не попасть под бомбежки». К тому же верующим нужно было успеть вернуться домой до наступления комендантского часа. Молодые церковнослужители ушли в армию, в народное ополчение, на оборонное строительство. Оставшиеся возглавили группы прихожан по противопожарной и противовоздушной обороне, созданные при каждом храме.
Среди страха, голода, страданий измученной паствы священники православных храмов показывали примеры удивительной стойкости, христианского терпения и выдержки. Они поддерживали и ободряли прихожан, не давая погаснуть надежде, что не будет оставлен и побежден народ русский, что их соборная молитва будет услышана и город выстоит. Именно вера являлась тем источником, откуда черпали силы многие защитники и жители северной столицы.
Из воспоминаний балерины Милицы Дубровицкой об отце, протоиерее Владимире Дубровицком: «Всю войну не было дня, чтобы отец не вышел на работу. Бывало, качается от голода, я плачу, умоляя его остаться дома, боюсь – упадет, замерзнет где-нибудь в сугробе, а он в ответ:«Не имею я права слабеть, доченька. Надо идти, дух в людях поднимать, утешать в горе, укрепить, ободрить». И шел в свой собор. За всю блокаду, обстрел ли, бомбежка ли, ни одной службы не пропустил».
Протоиерей Борис Пономарев был призван на фронт в июне 1941 года. Он вспоминал: «Был призван на второй день войны. Причастился в храме и на другой день был направлен на Ленинградский фронт. У меня не было родителей, меня благословила старушка 92 лет, дальняя родственница, и сказала: «Ты будешь жив, люби и защищай Родину»… Меня спрашивают: какое Ваше самое сильное впечатление от войны? В самое тяжелое время блокады Ленинграда… недалеко от входа на кладбище мы увидели девочку лет 13, склонившуюся и стоявшую на одном колене… На ней была шапка-ушанка, и вся она была занесена снегом, а сзади на санках был труп женщины, умершей от голода, видимо, мать девочки, которую она не успела похоронить и сама замерзла. Эта страшная картина потрясла меня на всю жизнь...
После снятия блокады у меня бывали увольнительные, и в будние дни мне доводилось читать в Никольском соборе часы. В первый день Пасхи верующие приносили освящать маленькие кусочки хлеба вместо куличей. Какое было утешение для всех ленинградцев, что в храмах осужденного города ежедневно совершалось богослужение».
Духовенство участвовало в рытье окопов, организации противовоздушной обороны в блокадном Ленинграде. Вот всего один из примеров: в справке, выданной 17 октября 1943 года архимандриту Владимиру (Кобецу) Василеостровским районным жилуправлением, говорилось: «Состоит бойцом группы самозащиты дома, активно участвует во всех мероприятиях обороны Ленинграда, несет дежурства, участвует в тушении зажигательных бомб». А ведь у отца Владимира было больное сердце.
Особенно следует отметить подвиг женщин, помогавших выжить или облегчить страдание умиравших в осажденном Ленинграде. За подобную деятельность в июне 1944 года была награждена золотым наперсным крестом монахиня Александра (Богомолова). Активно помогала бедствующим монахиня Евфросиния (Симанская) и многие другие.
Священники и их паства в блокадном городе жили одной судьбой. Вокруг храмов формировалась община, помогавшая друг другу выжить, выстоять. Без какого-либо участия городских властей в подвале Спасо-Преображенского собора было оборудовано бомбоубежище на 500 человек, для прихожан и жителей окрестных домов. Нуждающимся помогали деньгами, дровами, свечами, маслом для освещения и другими жизненно необходимыми вещами.
Следствием самоотверженного служения клира в блокадном Ленинграде явился подъем религиозности народа. В страшную блокадную зиму священники отпевали по 100-200 человек, а к 1944 году обязательно отпевали уже каждого второго умершего. В самый разгар войны Сталин пишет благодарственное письмо ленинградским священникам. Его публикует газета "Правда". Свою веру не боялся прилюдно выражать маршал Говоров, командующий Ленинградским фронтом. Практически всe православное духовенство, оставшееся в окруженном городе позднее получит государственные награды – медали «За оборону Ленинграда».
Ленинградские храмы отказывались от всех расходов, кроме самых необходимых. Повсеместно солдатам собирали теплые вещи, прихожане жертвовали продовольствие для больных и т.д. Как рассказал в своем обращении от 26 июля 1941 года ленинградский митрополит Алексий (Симанский), какие-то неведомые богомольцы принесли в храм и положили у иконы Святителя Николая в укромном месте пакет, в котором оказалось 150 золотых десятирублевых монет старой чеканки. Эти средства были внесены в банк на нужды обороны. 385 тысяч рублей в первые же дни войны выделил Никольский собор, всего же к концу 1941 года свои патриотические взносы сделали все православные приходы Ленинграда, на общую сумму 2 млн 144 тысячи рублей. Пожертвований, сделанных во время блокады верующими города, хватило на строительство танковой колонны и эскадрильи самолетов.
2 февраля 1945 года ленинградский митрополит Алексий был избран Патриархом Московским и всея Руси. Вскоре после интронизации он приехал в Ленинград. Свое слово за богослужением в Никольском соборе 1 апреля новый патриарх посвятил блокаде: «Вспоминается мне, как под грохот орудий, под страхом смерти вы спешили прийти в этот святой храм, чтобы излить перед Господом свои скорбные чувства… И хочется мне сказать: Град возлюбленный! Много горького пришлось пережить тебе, но теперь ты, как Лазарь, восстаешь из гроба и залечиваешь свои раны, а скоро и предстанешь в прежней красоте… Я призываю благословение Божие на град сей, на братий, сопастырей моих, о которых сохраняю самые теплые воспоминания. Они разделяли со мной все труды, испытывали много скорбей, еще больше, чем я, и теперь несут тяжелый подвиг… И будем молиться, чтобы Господь простер благословение свое над Русской Церковью и над дорогой Родиной нашей».
МУЗЫКА
Какая музыка была!
Какая музыка играла,
Когда и души и тела
Война проклятая попрала.
Какая музыка во всем,
Всем и для всех - не по ранжиру.
Осилим... Выстоим... Спасем...
Ах, не до жиру - быть бы живу...
Солдатам голову кружа,
Трехрядка под накатом бревен
Была нужней для блиндажа,
Чем для Германии Бетховен.
И через всю страну струна
Натянутая трепетала,
Когда проклятая война
И души и тела топтала.
Стенали яростно, навзрыд,
Одной-единой страсти ради
На полустанке - инвалид,
И Шостакович - в Ленинграде.
Александр Межиров